Альбер Камю. Я впервые прочел его в 23. «Чума». Этот француз был для меня откровением. Он прорвался через все барьеры, будто вошел в комнату, сел напротив и заставил слушать себя.

Изначально заданного смысла и порядка в реальности нет. Никакого. Реальность абсурдна, у жизни нет ни целей, ни причин, ни направлений. Каждый сам определяет свой смысл, конструирует вокруг себя свою реальность, в которой и живет. Это и плохо, и хорошо.

Плохо жить в абсурдном мире. Трудно принимать решения, не имея никаких объективных критериев. Нет гарантий, что созданная за долгие годы реальность не рухнет в одночасье. Легко ошибиться, и нет времени исправлять ошибки. И рядом другие люди, которые стоят свою реальность, по своему усмотрению. Другую. А значит – неизбежные противоречия конфликты. И над всем этим давление обстоятельств – непреодолимое и постоянное.

Но это и хорошо, потому что никто другой не определяет, какой будет личная реальность. По большому счёту, и обстоятельства не определяют. Определяет собственный выбор, а он есть всегда. Парадокс в том, что от выбора не уйти, даже когда устал, даже когда все варианты плохие. И каждый выбор тяжело дается, потому что в каждом отказ от всех других альтернатив. Каждый сужает жизнь и ограничивает будущее. Сохранение status quo – тоже выбор, отказ от того, что могло бы быть. Даже если человек не принимает никакого решения, он лишь передает право своего выбора другим людям или обстоятельствам. И это тоже выбор.

Мы все обречены выбирать, быть свободными в абсурдном бессмысленном мире, об этом говорил Камю. Понять его – это как будто видеть уютный красивый сон и вдруг проснуться в безвоздушном холодном космосе. Пугает и отрезвляет. Так действовала на меня «Чума». Потом была еще более сильная повесть «Посторонний» – о жизни, о попытке увидеть ее извне, о границах возможного и о том, как далеки друг от друга люди.

Мне претят люди, которые берут на себя роль пророков. Не хочется называть имен, но желающих всегда было пруд пруди. Мне же симпатичны те, кто сомневаются, и даже если уверены в себе, не навязывают свои мерки всем вокруг. Пьеса «Калигула» – противоядие от однозначности. Вздорный, опасный, безумный, но живой Калигула в описании Камю не подлежит однозначному осуждению. За ним можно наблюдать, можно ужасаться, но его можно и понять:

Этот мир, такой, какой он есть, выносить нельзя. Поэтому мне нужна луна, или счастье, или бессмертие, что-нибудь пускай безумное, но только не из этого мира.

Экзистенциализм Камю одновременно расшатал меня и сделал сильнее. Расшатал, потому что надолго вверг в пессимизм. Он показал что невозможно достичь того, к чему я стремился – ясности, определенности и близости к людям. Когда я осознал это и отказался от бесполезных стремлений, стало легче. У меня появились силы на другие вещи, я свободно вздохнул, занялся своей реальностью, возможно и не слишком успешно, но во всяком случае, больше не оглядывался в поисках объективного смысла.

Камю показал, как много может писатель. Он не был философом в обычном понимании, но своими книгами сделал для осознания связи человека и мира больше любого философа. Камю преподал важный урок: главное не то, что сказано и написано, а поступки. Биография говорит больше, чем дела и текст. Планка, пока для меня недостижимая. И еще, я подсмотрел у Камю его способ наблюдать, запоминать, думать, по кусочкам собирать в блокнот идеи и целые книги. Записные книжки с заметками в три-пять строк, в которых прослеживаются его будущие книги и пьесы.

Чарльз Буковски упрекнул Камю в «Музыке горячей воды:

Взял «Сопротивление, бунт и смерть» Камю…прочел несколько страниц. Камю говорил о мучениях и ужасе, о человеческом убожестве – но говорил так уютно, так цветисто… язык у него… как будто ни на него самого это не действовало, ни на его стиль. Иными словами, у него самого все могло быть прекрасно. Камю писал так, будто плотно покушал только что: стейк, жареная картошечка, салатик, а заполировал ужин бутылочкой хорошего французского винца. Человечество, может, и страдает, а он – ничуть. Мудрый, вероятно, человек, но Генри предпочитал тех, кто орет, горя.

Конечно, многие предпочли бы, чтобы писатель вроде Камю был асоциальным изгоем, прожил короткую, полную бедности и несчастий жизнь, закончив ее под забором. А о его жизни судили бы снисходительные читатели. Сидели бы в уютных креслах, попивая коньяк, листали переплетённые в сафьян сборники и размышляли о внутренних противоречиях в позднем периоде. Будто для того, чтобы быть убедительным, писателю недостаточно трагизма обычной человеческой жизни. Смелость Камю не в беспечности по отношению к себе, а в том, что он искал выход. Возможно, этим он и привлекает – тем, что всю жизнь искал выход, не боялся пересматривать себя, противоречить себе, выглядеть неправильным в своих поисках. Не стеснялся противоречит себе в прошлом. Умирают все, умер и Камю. Погиб в автокатастрофе. Но, по меньшей мере, он попытался.