С одной стороны, пронзительно об индивидуальной экзистенциальности. С другой – пророческое предчувствие Великой французской революции.

Я находился в толпе людей темного происхождения, и ради одного только пропитания
мне пришлось выказать такую осведомленность и такую находчивость, каких в течение века не потребовалось для управления всеми Испаниями…

Я вынужден был идти дорогой, на которую я вступил, сам того не зная, и с которой сойду, сам того не желая, и я усыпал её цветами настолько, насколько мне это позволяла моя веселость. Я говорю: моя веселость, а между тем в точности мне неизвестно, больше ли она моя, чем всё остальное, и что такое, наконец, “я”, которому уделяется мною так много внимания: смесь не поддающихся определению частиц, жалкое, придурковатое создание, шаловливый зверек, молодой человек, жаждущий удовольствий, созданный для наслаждения, ради куска хлеба не брезгающий никаким ремеслом, сегодня господин, завтра слуга – в зависимости от прихоти судьбы, тщеславный из самолюбия, трудолюбивый по необходимости, но и ленивый… до самозабвения!

В минуту опасности – оратор, когда хочется отдохнуть – поэт, при случае – музыкант, порой – безумно влюбленный. Я всё видел, всем занимался, всё испытал. Затем обман рассеялся, и, совершенно разуверившись… разуверившись…

Пьер Огюстен Карон де Бомарше. Безумный день, или Женитьба Фигаро