В Питере у меня есть знакомая бабушка. Она не совсем бабушка, ей лет 40, но когда загримируется – очень бабушка. Она профессиональная нищая. Надо сказать, я хорошо отношусь к нищим. Всякое бывает. Даже к профессиональным нищим -спокойно. Когда я ездил в Университет, встречал ее на “красной” ветке метро, она промышляла там “Мы люди не местные”. Мне показалось, что слишком часто встречал. И долго, все шесть лет учебы. Потом я закончил университет, переехал на Юго-Восток, и пути наши разошлись. Пару раз я видел ее в метро, когда ездил к друзьям. Потом я уехал в Москву. Потом вернулся. И удивительно было встретить в метро ту же бабушку. Я абсолютно точно узнал ее. Подумал тогда: надо же, прошло столько времени, а ей всё восемьдесят.
Но все меняется, Маск выпустил Теслу, Греф осваивает “Machine Learning”, и бабушке приходится меняться вслед за миром. Теперь она поёт на площади перед моей станцией метро. У неё громкий хриплый голос. Она поёт фолк на неизвестном горском языке. Фолк, какой так удачно аранжируют скандинавские металлисты. В нем небесный простор и суровость гор, не прощающих ошибок; сила древнего народа и загадочность непонятного языка. Берет за душу почище “Чёрного ворона”. И все это чрезвычайно, чрезвычайно громко. Надо ли говорить, что все важные звонки застают меня на этой площади?
