Трубокуры. Артюр Рембо

Артюр Рембо

Артюр Рембо задел, зацепил меня. Он возвел в поэзию непоэтичное. Маяковский, Бродский, Лимонов – это все его дети.

«Парижская оргия». Раздраженные, злые, разящие и ранящие стихи. Они обозначают эпоху. Большую эпоху, которая не закончилась по сей день. «Оргия» вполне могла быть написана сегодня на парижском бульваре Клише за площадью Пигаль, равно как и где-нибудь за Павелецким вокзалом Москвы. Она грозит другой, следующей Парижской коммуной.

Эй, вы, трусы! Всем скопом гоп-ля на вокзалы!
Солнца огненным чревом извергнутый зной
Выпил кровь с площадей, где резвились Вандалы
Вот расселся на западе город святой!

Возвращайтесь! Уже отгорели пожары.
Лучезарная льется лазурь на дома,
На проспекты и храмы, дворцы и бульвары,
Где звездилась и бомбами щерилась тьма.

Забивайте в леса ваши мертвые замки!
Старый спугнутый день гонит черные сны.
Вот сучащие ляжками рыжие самки
Обезумели! В злобе вы только смешны.

В глотку им, необузданным сукам, припарки!
Вам притоны кричат: обжирайся! кради!
Ночь низводит в конвульсиях морок свой жаркий,
Одинокие пьяницы с солнцем в груди.

(Перевод В. Левика)

Его же «Богема» – обида на бедность, на собственную неприспособленность, асоциальность, и одновременно высокомерие, возводящее бедность в ранг исключительной, недостижимой для всех прочих добродетели.

В карманах продраных я руки грел свои;
Наряд мой был убог, пальто – одно названье;
Твоим попутчиком я, Музы, был в скитанье
И – о-ля-ля! – мечтал о сказочной любви.

Зияли дырами протертый штаны.
Я – мальчик с пальчик – брел, за рифмой поспешая.
Сулила мне ночлег Медвелица Большая,
Чьи звезды ласково шептали с вышины;

Сентябрьским вечером, присев у пиридорожья,
Я слушал лепет звезд; чела касалась дрожью
Роса, пьянящая, как старых вин букет;

Витал я в облаках, рифмуя в исступленье,
Как лиру, обнимал озябшие колени,
Как струны, дергая резинки от штиблет.

(Перевод А. Ревича)

В своих поздних книгах – ему было 18 – Рембо отказался от рифмы и почти ушел от ритма. Перешел на верлибр. И верлибром он написал, возможно, самы лучшие свои вещи. Спонтанный поток сознания, обрывки воспоминаний, похожие на спутанное бормотание первобытного пророка, воздействуют на читателя посильнее отшлифованных сонетов.

Рембо не остался отверженным поэтом. Он писал с 15 до 19 лет, а потом стал заурядным буржуа. Уехал в Африку, торговал оружием, разбогател, заболел саркомой и умер в 37. Конечно, перед тем как разбогатеть, он прошел путь трудолюбивого предпринимателя: работал грузчиком, выступал в цирке, был наемным работником в торговой фирме. Он стал благоразумным, расчетливым, прижимистым и предусмотрительным, каким и положено быть успешному человеку. И перестал писать. Совершенно перестал. После разрыва с Полем Верленом – ни одной поэтической строки. Когда Рембо стал известным как поэт, а это произошло через много лет, прежний бунтарь и ясновидец, по выражению Альбера Камю, совершил самоубийство духа.

Загадка, которую безуспешно пытаются разгадать искусствоведы – почему Артюр Рембо прекратил писать. И эта загадка неразрешима. По каким-то причинам люди, умеющие лишь потреблять произведения искусства, стоят на людоедской точке зрения, что поэты, художники и композиторы обязаны использовать свой дар на потеху публики и возмущаются, если они начинают заниматься чем-то другим. Мне кажется, что загадка не имеет смысла. А какого, собственно, черта, Рембо должен был продолжать писать? Возможно, даже попробовав себя в литературе, он совершил личную ошибку. Да, он оживил зачахшую было поэзию, много после себя оставил и многих вдохновил, но что с того было самому Рембо?

Leave a reply:

Your email address will not be published.

*

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.

Site Footer

Sliding Sidebar

Архив

Copyright © Денис Букин (Некто Лукас), 2007 – 2019. Все права защищены