Как-то раз мне предложили поддержать доброе дело – помочь докопаться до истины в журналистском расследовании шумного происшествия. Руководил раскопками журналист известного телеканала. Я изложил в письме историю из своей жизни и отправил ее журналисту. Через пару часов мне позвонили. Оказалось, что история достойна рассказа, но не подходит для передачи. Было бы хорошо, если бы в моем сюжете сыграли в ящик (не дай Бог) пара-тройка людей. А я – даже в больницу не попал. В-общем, мой случай не стоит внимания телевидения. И хорошо, что так все вышло. Было бы куда хуже, если бы кто-то умер. Но никто не умер. И не заболел. Не совсем подходящая история. Но хорошая. Обязательно надо ее записать. Можно даже в рассказе. А для телевидения нужна более трагичная (повезло мне, что моя оказалась не трагичной). Эх, даже диагноза нет…

Можно подумать, я ерничаю, но все не так. Мы пролетели по этому кругу раз семь на бреющем. Когда журналист утвердился в мнении, что история не подойдет для передачи, он взялся за дело всерьез. Перво-наперво он уточнил, правильно ли я понял требования. История должна быть драматичной. Я сказал, что все понял правильно и выразил сожаление, что моя история не такая. Журналист посетовал, что до съемок два дня, а материала мало. Я посочувствовал ему. Журналист пожаловался на сложность своей профессии. Я сказал, что хорошо его понимаю. Тут журналист упавшим голосом предположил: “Ведь было бы некорректно просить вас немного приврать?”. Я согласился, что это было бы крайне некорректно, и что я – не менее честный человек, чем он сам. Журналист разочарованно согласился с тем, что он тоже честный, и я честный, и вообще все мы честные, после чего сдержанно попрощался. Помню, в конце я начал благодарить его за признание во мне литературного таланта, пообещал последовать его совету начать писать и так далее, и так далее, но неожиданный обрыв связи не дал мне договорить.